Сивко-бурко
Сивко-бурко - в обработке Афанасьева
Сказка Афанасьева: Сивко-бурко
Сказка: Сивко-бурко- Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался. Отец стал умирать и говорит: "Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи", - и умер. Старика схоронили. Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему - коё лень, коё боится, он и говорит малому брату: "Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!" Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает: "Кто тут? Ты, большой сын?" - "Нет, батюшка! Я, Иван-дурак". Старик узнал его и спрашивает: "Что же больш-от сын не пришел?" - "А он меня послал, батюшка!" - "Ну, твое счастье!" Старик свистнул-гайкнул богатырским посвистом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом. "Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил". Проговорил это старик, лег в могилу. Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошел. Дома спрашивают братья: "Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?" - "Очень ладно, братья!" Другая ночь приходит. Середини брат тоже не идет ночевать на могилу и говорит: "Иван-дурак! Поди на могилу-то к батюшке, ночуй и за меня". Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался и покатил, пришел на могилу, лег, дожидается полночи. В полночь также могила раскрылась, отец вышел, спрашивает: "Ты, середний сын?" - "Нет, - говорит Иван-дурак, - я же опять, батюшка!" Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. "Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!" Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять спрашивают: "Каково, Иван-дурак, ночевал?" - "Очень, братья, ладно!" На третью ночь Иванова очередь; он не дожидается наряду, собрался и пошел. Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. "Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи". Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лег в могилу. Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошел домой. Братья опять спрашивают: "Каково, Иван-дурак, ночевал?" - "Очень ладно, братья!"
Живут; двое братовей робят, а Иван-дурак ничего. Вдруг от царя клич: ежели кто сорвет царевнин портрет с дому чрез сколько-то много бревен, за того ее и взамуж отдаст. Братья сбираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на печи за трубой и бает: "Братья! Дайте мне каку лошадь, я поеду посмотрю же". - "Э! - взъелись братья на него. - Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, что ли, смешить!" Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться: "Ну, ты возьми, дурак, вон трехногую кобыленку!"
Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье; слез с кобыленки, взял ее зарезал, кожу снял, повесил на поскотину, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез - напился-наелся, в друго вылез - оделся, молодец такой стал, что и братьям не узнать! Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо; завидели молодца, все начали смотреть. Иван-дурак с размаху нагнал, конь его скочил, и портрет не достал только через три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал! Он коня отпустил, сам пришел домой, сел на печь. Вдруг братья приезжают и сказывают женам: "Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видели, откуль приехал; не видали, куды уехал. Еще опять приедет..." Иван-дурак сидит на печи и говорит: "Братья, не я ли тут был?" - "Куда к черту тебе быть! Сиди, дурак, на печи да протирай нос-от".
Время идет. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и говорит: "Братья! Дайте мне каку-нибудь лошадь". Они отвечают: "Сиди, дурак, дома! Другу лошадь ты станешь переводить!" Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылешку. Иван-дурак и ту управил, заколол, кожу развесил на поскотине, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в право ухо залез - оделся, выскочил в лево - молодцом сделался, соскочил на коня, поехал; портрет не достал только за два бревна. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Бурка отпустил, а сам пошел домой, сел на печь, дожидается братовей. Братья приехали и оказывают: "Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два бревна". Иван-дурак и говорит им: "Братья, не я ли тут был?" - "Сиди, дурак! Где у черта был!"
Через немного время от царя опять клич. Братья начали сбираться, а Иван-дурак и просит: "Дайте, братья, каку-нибудь лошадь; я съезжу, посмотрю же". - "Сиди, дурак, дома! Докуда лошадей-то у нас станешь переводить?" Нет, отбиться не могли, бились, бились, велели взять худую кобылешку; сами уехали. Иван-дурак и ту управил, зарезал, бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом: "Сивко-бурко, вещий воронко!" Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез - напился-наелся, в друго вылез - молодцом оделся, сел на коня и поехал. Как только доехал до царских чертогов, портрет и ширинку так и сорвал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал! Он так же воронка отпустил, пошел домой, сел на печь, ждет братовей. Братья приехали, сказывают: "Ну, хозяйки! Тот же молодец как нагнал сегодня, так портрет и сорвал". Иван-дурак сидит за трубой и бает: "Братья, не я ли тут был?" - "Сиди, дурак! Где ты у черта был!"
Чрез немного время царь сделал бал, созывает всех бояр, воевод, князей, думных, сенаторов, купцов, мещан и крестьян. И Ивановы братья поехали; Иван-дурак не отстал, сел где-то на печь за трубу, глядит, рот разинул. Царевна потчует гостей, каждому подносит пива и смотрит, не утрется ли кто ширинкой? - тот ее и жених. Только никто не утерся; а Ивана-дурака не видала, обошла. Гости разошлись. На другой день царь сделал другой бал; опять виноватого не нашли, кто сорвал ширинку. На третий день царевна так же стала из своих рук подносить гостям пиво; всех обошла, никто не утерся ширинкой. "Что это, - думает она себе, - нет моего суженого!" Взглянула за трубу и увидела там Ивана-дурака; платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом. Она налила стакан пива, подносит ему, а братья глядят, да и думают: царевна-то и дураку-то подносит пиво! Иван-дурак выпил, да и утерся ширинкой. Царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит: "Батюшка! Вот мой суженый". Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: "Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены". Разговоры тут коротки: веселым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать! Тогда-то братья узнали, что значило ходить спать на могилу к отцу.